КРИСТЕВА

Сначала создаётся впечатление, что Кристева предана в первую очередь Совету, она даже открыто предупреждает своего начальника, что его «мнение о происходящем» будет немедленно передано Советникам.
Но как показывают дальнейшие развития событий, первостепенное значение для Кристевы имеет raison d'être: возможность служить, поддерживать, помогать – шефу Бюро Безопасности или его «приёмной дочери».

Ни разу не было замечено, чтобы Крид просил Кристеву отключить Тьюринг-Приложение. Если у Кристевы и есть какая-то «личность», то она тщательно это скрывает, демонстрируя подчас принципиальное отсутствие чувства юмора: когда Крид пошутил, что его непривычно возбуждённое состояние, возможно, вызвано вирусом Cogito (которым заражаются автолейвы), Кристева ответила: «Для меня это не шутка».

Видимо, её всерьёз страшит перспектива обрести «душу» – а значит, свободу...

Однако, Кристева заразилась вирусом Cogito: к тому времени, когда Рил, Винцент и Пино вернулись в город. Это заметно из разговора между ней и Рил. Причём Рил это поняла, так как после разговора вспоминает Игги. Кроме того, глаза Кристевы красного цвета когда она смотрит на мёртвого или умирающего Крида. Верный признак заражения, который был виден и по Игги.
Но судя по всему, она сумела победить тёмные начала в своей новообретённой душе: кажется, что её глаза снова обычного цвета когда она стоит у руля корабля.

Кристева (Kristeva) Юлия (р. 1941) – французский философ, лингвист и литературный критик болгарского происхождения.

После защиты диссертации по структурной лингвистике работала ассистенткой у К. Леви-Строса и посещала (с 1966) семинары Р. Барта, в 1960-е гг. – активный член круга «Тель-Кель». В конце 1960-х стала известна во Франции как переводчик и популяризатор М.М.Бахтина.
В 1970-х активно посещает семинары Лакана, с 1974 – возглавляет кафедру лингвистики Университета Париж. С 1979 начинает карьеру феминистски ориентированного психоаналитика. С 1980 оформляется проект исследования К. «локальных сознаний» – «любви», «меланхолии и депрессии», «отчуждения». С 1994 начался новый этап в творчестве К.: «возвращение» к психоанализу, мотивированное поисками новых оснований «похороненной» в постструктурализме и постмодернизме человеческой субъективности, который реализовался в двух томах лекций «Смысл и бессмыслица бунта».

Текст для Кристевы – поле напряжения между желанием и знаком. Смысл текста складывается из взаимного наложения и взаимного пересечения бессознательного и сознательного, непонятного и понятного, укорененного в сфере влечений и прошедшего рефлексивную проработку.
За знаково-символической деятельностью, лежащей в основе текстовой практики, стоит наделенный телом субъект, поэтому структуры влечения с самого начала неотделимы от смысловых структур текста.

В центре внимания текстового анализа, проводимого Кристевой на материале литературного авангарда рубежа веков, – множественность и противоречивость смысла, принципиальная полисемия литературного произведения.

Кристеву принято относить к теоретикам феминизма, однако проблематика полового различия в ее работах – интегративная часть проблематики различия как такового.

По Кристеве, исследование феноменов культуры посредством прямого приложения лингвистической модели приводит к редукции многообразия их характеристик, и прежде всего игнорирует позицию субъекта.
Кристева предлагает критическое развитие теоретических положений Соссюра и Пирса в виде теории значения, которая с «необходимостью должна быть теорией говорящего субъекта».
Выступила основателем интердисциплинарного подхода (на стыке философии структурализма, психоанализа, лингвистики и семиотики), именуемого концепцией семанализа. «Семанализ», согласно Кристеве, акцентирует внимание на материальных аспектах языка: звуках, ритмической организации, графической репрезентации. Эта материальность не может быть редуцирована к каким-либо структурам или выведена из «порождающих моделей».
Семанализ был разработан Кристевой с целью анализа гетерогенного характера означивающих практик говорящего субъекта и соответствующих им первичных лингво-психологических процессов.

В функционировании языка, понятого как совокупность речевых практик, Кристеву прежде всего интересуют свойства субъекта речи, открывающиеся вне и помимо традиционной феноменологической трактовки сознания, надстраивающиеся над трансцендентальным Ego, а также специфический характер практик означивания, делающих возможным «выражение значения в передающихся между субъектами предложениях».

Чтобы избежать традиционалистского включения субъекта в рамку телесности и бессознательных процессов, Кристева использовала идеи структурного психоанализа Лакана. Субъект трактуется ею как изначально противоречивый и являющийся смешением бессознательных и сознательных мотиваций, психологических процессов и факторов социального ограничения.

Кристева декларирует необходимость рассматривать язык как динамический процесс или гетерогенную структуру, манифестирующую и формирующую разнообразие человеческих субъективностей. Кристева рассматривает два нераздельно существующих внутри языка уровня – семиотического и символического, – комбинирование которых производит все многообразие типов дискурса, типов означивающих практик.

Семиотическое, согласно Кристеве, представляет собой до-лингвистическое состояние инстинктивных влечений и проявление их работы в языке (что коррелируется с разработанной Фрейдом схемой структурирования желаний в первичных процессах их перемещения и сгущения). Семиотическое также является фундаментальной стадией в процессе формирования субъекта, «подготавливает будущего говорящего к вступлению в область знаков (символическое)".
Символическое, по Кристеве, выступает в качестве «социального эффекта отношения с другим, проистекающего из объективного противостояния биологических (в том числе сексуальных) различий и конкретных исторических структур семьи»; оно включает в себя, идентификацию субъекта, выделение отличного от него объекта, установление знаковой системы.

В целях уяснения динамики взаимодействия указанных модальностей в языке и их роли в конституировании субъекта Кристева разрабатывает платоновское понятие «хора». У нее хора обозначает пространство, в котором еще не присутствует знак, осознаваемый как отсутствие объекта, и разделение на реальное и символическое.
В хоре, по мысли Кристевы, т.е. в процессах, которые связывают тело субъекта с объектами и членами семьи, прежде всего с матерью, – функционирует семиотическое.

Хора, таким образом, является пространством, в котором единство субъекта расчленяется под воздействием семиотического еще до того, как производится сам субъект.

Философствование Кристевы явилось одним из наиболее значимых импульсов, приведших к возникновению постструктурализма: она ввела в область семиотики такой (прежде инаковый ей) объект как телесность и предложила рассматривать последнюю с точки зрения ее знаковости.

С 1994 начинается новый этап в творчестве К.: «возвращение» к психоанализу, мотивированное поисками новых оснований «похороненной» в постструктурализме и постмодернизме человеческой субъективности.

Возвращение к субъекту Кристева связывает с идеей или, более точно, с опытом бунт-культуры (la cultur-revolt) 20 в. По мысли К., в ситуации «фальшивой нормализации мира», когда культура все более и более превращается в культуру-шоу, культуру-развлечение, именно бунт-культура выступает гарантом и возможностью сохранить критический потенциал культуры.

Апеллируя к З.Фрейду, М.Прусту и Хайдеггеру, Кристева связывает идею бунта с «возвращением к архаическому», с доступом к «вневременной темпоральности», и, в конечном счете, с опытом «памяти, смысла и счастья».

В своих лекциях «Смысл и бессмыслица бунта», прочитанных в Университете Париж-Vii в 1994–1995 и опубликованных в двух томах в издательстве Fayard, К. предлагает панораму французской бунт-культуры 20 в.: творчество Л.Арагона, Сартра, Р.Барта и др. рассматривается ею в пост-семиотической перспективе – перспективе возвращения к идее человеческого опыта, который включает в себя как принцип наслаждения (психоанализ), так и принцип возрождения (re-naissance) – одних смыслов ради других.