СТИХИ МИКЕЛАНДЖЕЛО

Джованни Строцци на «Ночь» Микеланджело Буонаротти:
Ответ Микеланджело Буонаротти: (Перевод А.М.Эфроса)

Перевод Ф. И. Тютчева (наиболее выразительный и наиболее точный, по мнению А.М.Эфроса)

Поэзия была младшей из микеланджеловских муз, и он держал ее на положении Золушки. Он не любил пускать свои стихи в свет.

Никакая сторонняя сила, ничьи требования, ничье соперничество не заставляли его писать стихи, а он писал их всю жизнь, до самых преклонных лет. Если он делал это, то по внутреннему побуждению. Он был поэтом, но не был цеховым литератором. Еще менее он был светским дилетантом, удовлетворяющим требованиям высокого общежития.
Поэзия была для него делом сердца и совести, а не забавой и не ключом в свет.

В той мере, в какой Микеланджело выполнял обязательства приличий и применялся к навыкам общежития, он тоже при случае отдавал дань такому ремеслу, – отвечал рифмованным комплиментом на комплимент и рифмованной бранью на брань, благодарил обязательными стихами за обязательные подарки, удовлетворяют любезными строфами женское тщеславие и т. п. Он становился тут в общий ряд. Подобных стихов у него немного или их мало сохранилось, но они есть.
Но даже и здесь, в этих произведениях светской музы, Микеланджело искал возможности ухватиться за что-нибудь, позволяющее перевести стихи из плоского мира житейских условностей в большой мир человеческой мысли и чувства. Микеланджело свершал свой прыжок гиганта…

Тому пример – знаменитый ответ на стихи в честь его статуи «Ночь» с гробницы Джулиано Медичи: на традиционно-приветственное, подражательно-антологическое четверостишие Джовании Строцци Микеланджело отозвался стихами совсем иной природы – великолепными строчками поэта-мыслителя, поэта-гражданина, звучащими так по-дантовски:

Это определительно для всего его отношения к своим стихам, каковы бы они ни были. Он обращался со словом с той же непреклонностью, как с мрамором, с красками, со строительным камнем, и ощущал свой стих так же весомо и плотно.

Титанизм («tembilita») образов находит в этом свое пластическое выражение. «Pietra dura» («жесткий камень»), «pietra alpestra e dura» («камень дикий и жесткий»), преобразуемый молотком и резцом скульптора, – излюбленнейшая метафора Микеланджело для выражения своего отношения к жизни и к людям.

Первобытную нетронутость мраморной глыбы, свежесть пустой плоскости стены, потолка, свода он чувствовал, – как никто до него и никто после него. То же сохранил он в своих стихах. Читая их, кажется, что в этом человеке Высокого Возрождения повторился библейский Адам, впервые дающий имена вещам и отражающий звуком их приметы и свойства. В микеланджеловском слове есть дикая свежесть – не просто тяжесть, но даже стихийность; в сравнении с ней архаика дантовского стиха представляется как бы уже чуть тронутой изнеженностью. Микеланджело ворочает словом, как глыбой; стачивает одно, наращивает другое, пригоняет стих-камень к другому такому же, плотным швом к шву. Он воздвигает из слов-плит строфу, терцину, сонет, которые держатся силой тяжести, стойким взаимодействием тяжестей-смыслов и тяжестей-звуков.

Почему же во вступлении использован стих эпохи Возрождения, который стал эпиграфом и «припевом» (учитывая опенинг) всего сериала?

После «мрачного Средневековья», когда человек считал себя «рабом божьим» и всё в его жизни подчинялось воле Господа, наступило время, когда человек осознал себя по-новому. Приходит понимание того, что в человеке есть силы (таланты), которые приближают его к Богу – умение творить. Философ Пико делла Мирандола выступает с «Речью о достоинствах человека», в которой размышляет о выборе, который должен сделать человек, ведь из всех существ ему одному дано обладать свободой воли.
Таким образом, человек сам решает, переродиться ли ему в низшие, неразумные существа, или по велению собственной души вознестись в высшие, божественные.

Вспомним «бедного» Винсента, который мечется между неуверенным добродушным обывателем и волевым божественным Прокси. И только от него самого зависит, кем он станет впоследствии.

Однако, несмотря на столь благодатную эпоху, стихотворение Микеланджело проникнуто глубоким отчаянием.
Этот стих, написанный от имени скульптуры «Ночи», имел злободневную социально-политическую направленность.

Сами фигуры «Утра» и «Вечера», «Дня» и «Ночи», безвольны, в них нет и следа целеустремленности ранних героев скульптора.
Особенно остро чувствуется исчерпанность душевных и физических сил в «Ночи».

Такое нарастание трагизма в образах Микеланджело связано с бессилием Италии, которая стала объектом борьбы между сильными соседними государствами, с крушением свободолюбивых чаяний, а позднее – нарастанием католической реакции, с осознанием невозможности «превзойти природу» – границы человеческих возможностей – все это нашло свое отражение в произведениях последних десятилетий его жизни.


Это стихотворение эпохи Возрождения органично подошло к произведению ХХI века.
В Ромдо всё искусственно: кругом роботы-помощники (рабы), дети «из пробирки», а реклама призывает к конформизму. Чем не постыдный век? Те, кто не чувствует – это автолейвы, возможно, им повезло в этом.
Но просьба «не смей меня будить» не выполнена. Роботы «проснулись» – и стали чувствовать как люди, что опять влечет определенные проблемы. Так Игги, влюбленного в Рил, обуревает ревность, в порыве которой он готов убить Винсента.

Эта тема (душа и машина/ чувства и бесчувственность) не нова: «Бегущий по лезвию», «Эквилибриум» и другие фантастические фильмы и книги подобного рода. Собственно, жанр кибарпанка посвящён этой теме и тому, что настоящий человек – это всегда единство чувства и разума, что ведет как к радостям, так и горю, но при этом важно поддерживать гармонию.